Елена Петровская

Название работы Алексея Таруца «Экстра Лайт» (2015) удачно передает ощущение от жизни, имеющей налет невсамделишного гламура. Каждый может подойти к машине «Мерседес», чтобы сняться на память. Или, может быть, потом отдать эту фотографию в рекламное агенство? Все в этом сборище с пестро разодетой публикой, сверкающей машиной, неожиданно пустыми креслами и бокалами, стоящими поодаль, как будто правдиво и иллюзорно в одно и то же время. Где они, настоящие работники гламура? Ведь публика, толпящаяся вокруг «Мерседеса», кажется подозрительно любительской. Экстралайт — это способ ее времяпрепровождения, организующим принципом которого и оказывается настоящий, но недостижимый элемент красивой жизни — «Мерседес».

Экстралайт — это не только роение толпы вокруг престижной роскошной машины. Это и способ надзора за нею, спокойный, так сказать — включенный. В фильме фигурирует охранник, за которым и следит глаз камеры с начала до конца. Этот охранник мог бы сам сойти за робкого тусовщика, если бы не провод, идущий к уху, явно изобличающий возможность быстрой профессиональной связи, как и принадлежность к частному охранному агенству. Этот человек никому не мешает. Напротив. Он позволяет подойти к «Мерседесу» поближе, ограждая очередного зеваку от слишком тесного соприкосновения с толпой. Он не выхватывает и не карает. Он просто помогает собравшимся вести свое низкокалорийное существование. Это персонифицированный и очеловеченный инструмент контроля. Надзор в режиме экстралайт.

Наконец, упомянутое слово хорошо передает и способ осуществляемой съемки. Это не бесстрастная видеорегистрация, а скорее все же фильм. Взгляд оператора следит за одним-единственным человеком, который благодаря этому и становится героем повествования, лишенного какого бы то ни было развития. Правда, фильм этот то ли слегка засвечен, то ли похож на размытую грезу. В самой его стилистике обнаруживается нечто упрощенное. Не случайно А. Таруц предпочитает говорить о своей работе не как о фильме, но как о видеопроекции с выставки. Как воспринимают видео? Редкий зритель смотрит его от начала и до самого конца. Но почти каждый его цепляет взглядом — на минуту-другую. Съемка словно воспроизводит сам этот взгляд — полуслепой, полузрячий.

Фильм сопровождает звуковая дорожка. Я не берусь сказать, к какому стилю отсылает исполняемая песня. Но что явственно звучит в ней, так это не столько слова (они дублируются титрами), сколько голос, препарированный одним из тех аппаратов, которые обычно скрывают идентичность говорящего. Это голос робота или человека, лишенного своей неповторимой интонации. И голос этот рассказывает о такой же анонимности вокруг — о новой полиции, которая повсюду, об экстраярком новоделе, о любви как чистом заклинании («я не одна / и я не твоя / но только бы ты / любил меня»), наконец, об общем мягком смешении всего и вся, причем не только в музыке («MEGA MIX BASS»).

Наверное, уже много было сказано о «кричащем» гламуре. Агрессивный гламур, по-видимому, требует такой же ответной реакции. Но как реагировать на гламур усталый? Вернее, на полугламур? Алексей Таруц не выступает в роли разоблачителя. И, подсматривая за охранником (тот часто показан со спины), он не просто комментирует смехотворную ситуацию повсеместного присутствия охранников в нашей обыденной и временами праздничной жизни. Его рассказ без событий указывает на место столкновения размытых желаний: толпы — стать тем, чем она очевидно не является; охранника — попасть в поле зрения, оставаясь незамеченным; зрителя — выразить свое отношение к увиденному и в то же время ничего не чувствовать, не выражать. Это область некоей всеобщей неопределенности, что опять-таки передается словом «экстралайт». Экстралайт, таким образом, выражает градус социальной связи, при которой социальные роли распределены и в то же время вызывающе случайны. Градус жизни, ничего не знающей о будущем и лишь перебирающей на ощупь ограниченный набор готовых представлений о богатстве и преуспевании.

Глеб Напреенко

Обнаружить субъект

Обнаружить субъект там, где, кажется, есть лишь функция. Обнаружить речь в том месте, которое воспринимается скорее как узел инфраструктуры, — а именно так прочитывается сотрудник секьюрити: как стертый субъект, наделенный нейтральным обликом и сведенный лишь к незаметному поддержанию существующего порядка. Можно понимать такое обнаружение субъекта как предоставление голоса «угнетенным», но — этим вопросом задавалась, например, Гаятри Спивак в размышлениях о колониализме, — что смогут они сказать на чуждом для них языке? Таруц, однако, не «дает голос угнетенным», а поступает скорее альтюссериански. Он демонстрирует, что субъект и есть эффект функции, но эффект парадоксальный, избыточный по отношению к ней, складывающийся из несостыковок и пробелов, порожденных той реальностью, в которой действует функция. Речь, возникающая в видео, — по большей части речь заимствованная: обрывки поп-песен, рекламных слоганов, технических характеристик, — и механизированная. Все эти пласты заимствованной речи порождены местом и функцией субъекта этой речи: он охраняет товарный фетиш, шикарный автомобиль, у самых стен центра государственной власти, Кремля, на одной из главных территорий репрезентации Москвы, в Манеже.

Эта позиция субъекта есть также позиция в поле сексуальности. Во-первых, здесь действует функция фетиша, то есть изолированно демонстрируются объекты, обозначающие желание и прикрывающие нехватку. Герой видео наблюдает постоянное производство селфи, фрагментирующего своими рамками женское тело, производство образов себя в роли владельца на самом деле не принадлежащего тебе автомобиля. Это производство осуществляется через фото- и видеокамеры, и сам охранник вписан в сеть медиа-трансляций через подведенный к его уху микрофон — и через камеру Таруца, снимающую видео.

Во-вторых, охранник вписан в отношения власти: он прислужник роскошной публики, он подчинен своему начальнику, но одновременно он носитель власти потенциального насилия, которая может быть мгновенно актуализирована в чрезвычайной ситуации.
Фетишизм и отношения власти — вот формула сексуальности в этом видео. Эта вспышка чувственности в точке отчуждения опровергает миф о сексуальности как о чем-то имманентном человеку как таковому, непосредственном и естественном: сексуальность, как показывает видео Таруца, производится наиболее отчетливо в самых механизированных отношениях, в точке, где субъект теряет воображаемую органическую цельность, а предстаёт как пересечение различных символических порядков, различных интерпелляций. Неоднократно возникающая в видео метафора джунглей, претендующая натурализовать происходящее в Манеже, выступает также лишь как один из символических поп-образов в ряду прочих, подчеркивая, а не опровергая синтетический характер ситуации.

Такое обнаружение субъекта и обнаружение сексуальности в точке, которую можно было бы назвать точкой максимально явной неподлинности, есть одновременно обнаружение истины современной российской реальности. Истина реальности всегда обнаруживается не в мифической подлинности, а там, где наиболее очевидна неподлинность, то есть разрыв между сияющей репрезентацией и скрытым производством. Но чтобы выявить истину, как раз и состоящую в этом разрыве, нужно увидеть все фрагменты репрезентаций: дорогие клатчи и платья, пиджаки и черные очки, мерседес и двуглавый орел — с точки зрения незаметной инфраструктуры, службы секьюрити. Сама эта инфраструктура зависима от этих репрезентаций: она говорит на их языке, потому что никакого другого языка нет. Однако, изъясняясь через эти репрезентации, субъект инфраструктуры упорядочивает их так, что возникает новая поэтика, то есть особое напряжение в языке, составленном, как и любой язык, из заимствованных клише.

Доступ зрителя к этой истине в неподлинности обеспечивается также через его особую позицию как субъекта, конструируемую Таруцем. Это позиция аналитическая, а не сопреживающая — зритель как некий жизнеподобный образ в ней утрачен, он телесно захвачен и поглощен зрелищем огромного экрана и мощными волнами звука из динамиков (Глеб Напреенко написал этот комментарий после презентации проекта Алексея Таруца в пространстве «Наука и искусство» — Прим. ред.). Но одновременно зрительский субъект возникает как символическая точка остраненности вовне этой захваченности, как эффект клишированного синтетического языка — точно так же, как и охранник, герой видео. И, таким образом, зритель отождествляется с героем видео, но не через теплую эмпатию, не через воображаемое «вхождение в его положение», а через холодное тождество их структурных позиций — как субъектов чужого языка, как угнетенных.

Александра Сухарева

Шатпрол

Несмотря на то, что могут говорить все остальные, Москвы больше не существует. И если предположить, что она осталась и что она не уничтожена, — то только лишь потому, что была всесильна в самопроклятии.

«Передо мной на улице двигалась женщина в тонком джинсовом комбинезоне без нижнего белья, в босоножках на белой танкетке. Это улица Моховая. Было уже совсем холодно.
Она кружилась, отчаянно, но виртуозно приседала. Танкетка была очень не устойчивой — на таких подворачивают ноги. И казалось, в следующее мгновение выпрыгнут из-под резинки ее груди или с треском разойдется важный шов.
Постепенно пространство вокруг меня опустело. Мы поравнялись, и, совершенно против моей воли, мгновенно стали чем-то единым.
Так мы двигались от гостиницы «Националь».
У Манежа она резко сиганула на проезжую часть, влево от меня. Там я и остановилась, сделав еще одно неожиданное открытие — я больше не могла двигаться.
Какая-то пожилая женщина (вероятно, воспользовавшись моей обездвиженностью) — абсолютный ее антипод, в сизом платке и мешковатом тулупе подошла ко мне и громко и уверенно проговорила: «Уйми своё либидо, сволочь»».

«Астральному зрению телепатическая связь представляется как луч света, светящаяся нить или какая-нибудь иная подобная мыслеформа, потому что именно в таком виде ее обычно формирует человек, создающий магнетическую связь. Однако иногда оператор, имеющий высокую степень посвящения, вместо соединительного луча, направленного к человеку, с которым он хочет установить контакт, формирует на его конце астральное животное, имеющее частичку его собственного сознания. Эта животная форма называется „Наблюдателем“. Она не действует по своей инициативе, за исключением случаев, когда на нее нападают — тогда она защищается так, как обычно защищаются животные, которым она была уподоблена. Наблюдатель используется для получения сведений о происходящих событиях без фокусирования на них сознания. Когда адепт возвращает обратно и поглощает психическую субстанцию Наблюдателя, ему становится известно содержимое сознания наблюдаемого. Недостаток этого метода заключается в уязвимости Наблюдателя к психическим нападениям, а также в том, что если он поврежден или уничтожен, то это отражается на том, кто его создал».

Речь идет о том, чтобы вам исчезнуть.
Речь о том, что речь окаймляет речь.

Москва оказалась вовлеченной в качественные изменения повседневности, будучи склонной к неограниченному потреблению собственного времени, но не имела средств, чтобы влиять на них. Простые образы насытились вниманием и стали эффективно мотивировать гипнотический мир. Его крушение не могло принести ничего более, чем неповторимое, однако лишь временное чувство действительности. Из подлой реальности которого произошло остросюжетное открытие каждой частной…и каждой коллективной сцены — как медиума осознания.

Михаил Дегтярев

Ультраномика AMG GT

Тело порядка охраняет 4 миллиона человек. Города-милиционеры, культура ксивы и вежливый гоп-камуфляж — на страже легализованного насилия стоит терракотовая дружина тонированной петрократии. Из них 700 тысяч — сотрудники частных охранных предприятий. Низшее звено силовой цепи: защитники супермаркетов, воины подъездов, конвоиры передобавленной стоимости, караул спектакля. На одного программиста в России приходится четыре охранника, саечка за испуг. Их мир — вахта, плацдарм созерцания и тревоги. Каждый прохожий враг (или нет), каждая секунда хранит в себе потенциал игры в догонялки (или нет). Профессиональные будни (травмы) параноидального разума. Труд для тех, кому не хватило судьбы пробраться наверх, но даже они смотрят на тебя как на объект, лишенный лицензии на огнестрел, и видят захлебнувшееся в первые же секунды восстание.

Тело иерархии больше, чем кажется. Оно не умещается во дворцах, слишком велико для улиц. Иерархия скрывается в сакральном порядке структуры общественного желания. Завороженное историческим слабоумием общество мечтает о быстрой езде и центре внимания. Mercedes AMG GT, башня Кремля, леопардовое мини, село Центарой, санкционные удовольствия и ядерный пепел — пена кризисных дней на вечеринке встающих с колен. Одним достается подчинение и контроль, другим — критическое подглядывание. Что делает среди них человек с камерой? Находит в себе силы преодолеть наблюдателя.

Тело спектакля гниет от старости. Оно открыто к вторжению. К вылазкам на обустроенные территории, к сенсорным диверсиям и политическому глумлению — три плоскости, в которые проникает «Экстра лайт» Алексея Таруца. Интервенция в пространство микрооргий надзора и маниакального фокуса на объектах тщеславия. С помощью видео, пересвеченных лиц и синтетического либретто внутри техно-оперы проявляется естественная среда катастрофы реального. Очевидная, как все, что рутинно воспроизводится изо дня в день, как все, о чем необходимо напоминать постоянно. Спектакль стар, но не устал, то же самое касается порядка и иерархии. Куда мчится AMG GT? Из царства рабочих в царство животных, и ты стоишь у него на пути.